На Ваганьковском кладбище робкий апрель
продувает оттаявшую свирель.
Пахнут даже кресты чуть смущенно весной,
продается в ларьке чернозем развесной,
и российскую землю к умершим на суд
в целлофановых мокрых мешочках несут.
Чьи-то пальцы вминают в нее семена.
Чьи-то губы линяют, шепча имена,
и тихонько зовет сквозь кресты и весну
указатель: «К Есенину», — вбитый в сосну.
Сторожихи, сжимая лопат черенки,
жгут бумажные выцветшие венки
и поверх всех смертей и бессмертий глядят,
серебря наконечники ржавых оград.
В каждом русском поверх его болей, обид
указатель: «К Есенину» — намертво вбит,
и приходит народ в чуть горчащем дыму
не к могиле Есенина — просто к нему.
Здесь бумажных цветов и нейлоновых нет.
Понимает народ — не бумажный поэт.
Вот приходит, снимая фуражку, таксист.
После ночи без сна от щетины он сиз,
но белейшую розочку — легче дымка, —
словно вздох, тяжело испускает рука.
Раскрывает бухгалтер потертый портфель,
из него вынимает пушистый апрель.
Серой вербы комочки — ну чем не цветы! —
и крестьянской тоскою глаза налиты.
Достает гладиолусы бывший жокей
из помятой газеты «Футбол-хоккей»,
и египетский, с птичьим обличьем цветок
возлагает суворовец — сам с ноготок.
Кактус-крошку в горшочке студентка несет…
Подошли бы сюда камыши и осот,
подошли бы сюда лебеда и полынь
и к рязанским глазам — васильковая синь…
Здесь читают стихи без актеров, актрис.
Парень. Чуб антрацитовой глыбой навис,
а в зрачках его темных, как пасмурный день,
проступает есенинская голубень.
Вот читает старушка, придя на погост.
Из авоськи торчит нототении хвост,
но старушка — другою, свободной рукой —
в юном воздухе ищет строку за строкой…
Чем он — чертушка! — русский народ
подкупил?
Тем, что не подкупал и некупленным был.
Указатель: «К Есенину» — стрелка туда,
где живет доброта, где живет чистота.
Указатель: «К Есенину» — стрелка туда,
где Россия вчера, и теперь, и всегда.
Славен тот, кто людей Лжехристом не учил,
а вот жизнь хоть немножечко им облегчил.
1973г.
Евгений Евтушенко
Комментариев нет:
Отправить комментарий